Сидоров Алексей Михайлович

Основные интересы находятся на пересечении эстетики с традиционными темами онтологии и теории познания. Немецкий философ В. Вельш выдвинул недавно провокативный тезис о том, что эстетика сегодня стала «первой философией», проникнув в сердцевину философского проекта, изменив представления о фундаментальных измерениях бытия и знания. Казавшиеся в метафизическую эпоху вторичными по сравнению с объективностью бытия и точностью его отражения в знании эстетические категории — видимость, чувственность, множественность, вымысел, игра — становятся характеристиками самой действительности. Не только Вельш, но и другие теоретики сейчас говорят об «эстетизации реальности». Так, например, с точки зрения Дж. Ваттимо, утрата в современности трансцендентного и метафизического бытия означает обретение его как интерпретации, а это приводит к тому, что современная жизнь отмечена феноменом всеобщей выразительности: все, вплоть до самой реальности, воспринимается как материал для формирования и как предмет эстетического дереализующего переживания. Нынешнее общество коммуникации и гуманитарных наук расстается с метафизической традицией бытия как «основания», «субстанции». Ослабление бытия, фабулизация мира, осознание того, что наши интерпретации по-разному создают саму его объективность, является причиной того, что можно назвать «эстетизации реальности» Похожие идеи были и у Ж. Бодрийяра: «.Искусство теперь повсюду, поскольку в самом сердце реальности теперь — искусственность». Эстетическая экспансия в область теории может вызывать энтузиазм или опасения, но она со времен романтиков, Ницше и таких философских антагонистов, как Хайдеггер и Адорно, стала свершившимся фактом. Этот «эстетический поворот» означает, что использование эстетических категорий и ходов мысли для продолжения разговора на традиционные философские темы стало сейчас обычным делом. Движение западной культуры от гетерономии к автономии привело к разрыву с традицией и классической метафизикой, к распаду единого онтологического порядка, охватывающего Космос и общество. В условиях такого «ослабления бытия» реальность перестает быть чем-то независимым от человеческой воли и воображения. Не случайно категория эстетического появляется в конце ХVIII века, когда реальность начинает во все большей степени восприниматься стремящимся к автономии и в результате утрачивающим онтологическую укорененность человеком Просвещения в модусе «как если бы» и исчезновение мира начинает компенсироваться его творческим вымыслом. Именно тогда искусство становится «эстетическим искусством» (О.Марквард), то есть не подражанием действительности, а ее преображением, фиктивным восполнением утрачиваемой реальности. Именно эта сущностная связь между экспансией субъективности и опытом творческой свободы приводит к проекту эстетической организации жизни, который сохраняет свою значимость до сих пор. Сегодня на поверхности эстетизации преобладают наиболее поверхностные эстетические ценности: удовольствие, развлечение, обладание без последствий. Общество праздности и переживаний обслуживается расширяющейся культурой праздников и забав. На более глубоком уровне материальной и социальной реальности эстетизация связана уже не с красотой, а с идеями виртуальности и пластичности. Она затрагивает не только те или иные аспекты реальности, но способ ее бытия и нашего понимания в целом. Эстетические элементы заполнили поверхностный уровень объективной и субъективной реальности: магазины стали комфортнее, носы – совершеннее и т.п. Но эстетизация проникает гораздо глубже, воздействуя на базовую структуру реальности как таковой. Материальная реальность подвергается воздействию новых технологий, социальная - медиатизируется и виртуализируется, субъективная – попадает под власть аффектов из-за распада этических норм. Процесс эстетизации протекает по-разному в разных сферах, меняется городская среда, стиль жизни людей, социальные отношения. Эстетизация сознания означает, что мы не видим больше первых или последних оснований сущего; скорее, реальность представляется результатом такого процесса, который раньше был знаком нам лишь в сфере искусства - она сотворена, изменчива, необязательна, беспочвенна и т.п. Основная идея заключается в том, что в конце XVIII в. произошел «эстетический поворот» в философии, по отношению к которому более поздние – «лингвистический», «иконический», «медиальный» - являются производными. Как писал Ж.Рансьер, эстетика – это не название для какой-то отдельной философской дисциплины, это «мысль о новом беспорядке», когда в результате слома представлений о «природе-законодательнице» или «человеческой природы» единственным арбитром для ценностей оказывается средоточие эстезиса, отклика чувственности, больше не ориентирующегося на объективные законы мимесиса. Современный разрушение метафизических и социальных иерархий, названное Ницше «смертью Бога», поэтому можно называть именно «эстетической революцией». И поэтому также, субъективизм, нигилизм, эстетизм – это взаимообусловленные феномены, образующие суть истории современности.

Переосмысливается место йенского романтизма в современной истории идей. Романтиками был открыт альтернативный по отношению к немецкому идеализму взгляд на философию и ее отношение к искусству, возродившийся в постструктурализме с его критикой идей тождества и присутствия. Открытие романтиками жанра фрагмента, совмещающего в себе завершенность и незавершенность, целое и часть, включающего в себя собственную неудачу стало это формой негативной диалектики, до-гегелевской критики Гегеля, которая предвосхищает многие постгегелевские концепции, вплоть до Адорно и деконструкции. Романтическое письмо, практика фрагментарности – это развертывание неудачи окончательного синтеза, продолжающийся процесс самосозидания и саморазрушения. Все, что предлагают фрагменты – это практики письма, спекулятивного, критического, вопрошающего, которые открывают возможность романтизма.

Романтическая ирония – это выражение «двойного узла» в самом сердце человеческого существования, признание необходимости и невозможности совершенной коммуникации. В иронии совмещаются скептицизм и религиозность человеческого существа. Именно ироническое сознание приводит философа к самопародии и даже к псевдонимии как к наиболее искреннему выражению своей религиозности – стратегия, унаследованная от Шлегеля такими противоположными, казалось бы, авторами как Кьеркегор и Ницше. После романтизма и до сих пор литература и философия все время имеет дело с этим вопросом прерывности или различия как с вопросом формы. Жанр фрагмента – это жанр порождения, становления. Фрагментарное письмо – это не столько форма порождения, сколько форма продолжения, выживания, перехода. В любом случае, такие тексты накладывают на читателя обязательство продолжить движение начатое ими. Это стремление к движению, превосходящее субъекта, исходящее откуда-то извне, из незавершенности самой реальности, можно назвать фрагментарным императивом. Когда романтики говорят о Сократе, то имеют в виду иронического, фрагментарного, неуловимого Сократа из платоновского «Пира», а не систематического, сверхрационального Сократа поздних диалогов Платона. Их интересует тот Сократ, который сам себя сравнивал с Одиссеем, настойчивым скитальцем досократовских времен. Таким образом, романтическая поэзия указывает, с одной стороны, на досократическое прошлое, в дометафизический мир, а с другой – предвосхищает времена Ницше, Хайдеггера и европейского авангарда. Момент незавершенности, неразрешимости фрагментарного произведения требует от автора и читателя всегда быть готовым идти дальше. Именно эта готовность оставить свой мир и отправиться на зов «иного» привносит этическое измерение в романтический фрагментарный императив и делает его одним из самых впечатляющих и адекватных опыту современности ответов на проблему новоевропейского нигилизма. Осознав, что фрагменты современной жизни не могут быть воссоединены в некое объемлющее целое, романтизм предложил форму мысли и творчества, не отрицающую эту фрагментарность, а воплощающую ее. Тем самым фрагментарный императив романтизма предвосхитил важнейшие стратегии пост-идеалистической теории, от Кьеркегора и Ницше до «негативной диалектики» Адорно и деконструкции Ж.Деррида, и стал первым философским движением, сумевшим продумать радикальный сдвиг в самосознании Модерна к признанию случайности, историчности и конечности. Начиная с «Критики способности суждения» и йенского романтизма, через творчество Кьекегора, Шопенгауэра, Вагнера, Ницше, Хайдеггера, Беньямина, Адорно до идей постструктуралистов «эстетическая революция» оказывает свое воздействие на современное мышление и культуру.

Тексты, в которых эти идеи изложены:

1. История эстетики. Отв. ред. В.В.Прозерский, Н.В.Голик. СПб., Издательство РХГА, 2011. Гл. 21.Эстетика марксизма: революционное искусство и революция в искусстве. Гл. 29. Эстетика в искусственном мире: от постструктурализма к современной теории.

2. Европейский нигилизм и искусство: о значении романтизма для современности // Вопросы культурологии. №6. 2011.

3. «Эстетический поворот»: от Канта и романтизма к современной философии. // Кантовский сборник. №2, 2011.

4. Фрагмент и бесформенное: «возвращение реального» в современной философии искусства // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета технологии и дизайна. №2. 2012.

5. Кьеркегор: эстетизм и онтология // APRIORI. Серия: Гуманитарные науки [Электронный ресурс]. 2015. № 2. Режим доступа: http://apriori-journal.ru/seria1/2-2015/Sidorov1.pdf

6. Дискурс тела в философии Шопенгауэра // APRIORI. Серия: Гуманитарные науки [Электронный ресурс]. 2015. № 2. Режим доступа: http://apriori-journal.ru/seria1/2-2015/Sidorov.pdf

7. Фрагментарный императив романтизма // Проблемы современной науки и образования. 2015. №2.

8. Искусство и истина (об эстетической теории Т.Адорно) // Наука, техника и образование. 2015. №2.

Личный профиль в системе PURE

Электронная почта